Что история может рассказать нам об эпидемиях?

Можем ли мы узнать из истории о том, как распространяются болезни и как мы на них реагируем?

History Today | Published in History Today Volume 70 Issue 4 April 2020

«Выносите своих мертвецов»: улица во время Великой чумы в Лондоне, 1665 год, с телегой смерти и скорбящими.

Wellcome Collection.

 «Стратегии борьбы с чумой сформировали основу для дальнейшей политики»

Джон Хендерсон (John Henderson), профессор истории итальянского ренессанса в Биркбеке, Лондонский университет и автор Florence Under Siege: Surviving Plague in an Early Modern City (Yale, 2019)

Новости о распространении и реакции на коронавирус перемежают нашу повседневную жизнь, попеременно создавая страх и уверенность, поскольку социальные сети вызывают чувство паники, в то время как официальная линия подчеркивает, что эпидемия находится под контролем.

Но фразы и темы, которые характеризуют официальные заявления, не являются чем-то новым; они говорят о многовековых реакциях на эпидемии, ни одна из которых не является более яркой, чем чума. Действительно, стратегии борьбы с чумой в доиндустриальной Европе сформировали основу для последующей политики и нашли отражение в текущих инициативах общественного здравоохранения.

Политика «сдерживания», «смягчения последствий» и «карантина» не являются чем-то новым. По иронии судьбы, учитывая нынешнюю распространенность коронавируса в северной и центральной Италии, именно здесь во время Ренессанса впервые были разработаны некоторые из основных стратегий общественного здравоохранения. Санитарный кордон, укомплектованный солдатами вдоль границ, чтобы предотвратить проникновение чумы в государства, негативно сказался на экономике, поскольку были введены эмбарго на промышленность, торговлю и торговлю. Города, возможно, лучше защищенные, чем сейчас их средневековыми стенами, нанимали охрану, чтобы бросить вызов любому, кто пытается войти.

Улицы дезинфицировались горящими ветвями можжевельника, а «зараженные» дома, мебель и постельные принадлежности были очищены с помощью серы. Врачи, одетые в маски, ходили по улицам, так же, как сегодня медицинский персонал носит маски. Затем, как и сейчас, выражалась обеспокоенность в отношении людей, собирающихся вместе; общественные мероприятия были запрещены, а школы и рынки закрыты. Больных доставляли в обширные карантинные центры - «Лазаретти» - в течение 40 дней их изолировали дома или в крупных учреждениях за пределами городских стен.

В этих стратегиях подчеркивалась роль правительств в сдерживании и смягчении последствий, одновременно пытаясь избежать возникновения паники и страха. Хотя это было еще до появления социальных сетей, ходили слухи, и маргинализированные слои общества обвинялись в распространении этой болезни, как следствие возникали вопросы о влиянии официальной политики на свободу человека.

 «Эпидемии поражают извне и проникают внутрь»

Сэмюэль Кон (Samuel Cohn), профессор средневековой истории, Университет Глазго и автор книги «Эпидемии: ненависть и сострадание от чумы Афин до СПИДа» (Оксфорд, 2018)

Я сконцентрируюсь на одном аспекте эпидемий, на самом деле наиболее часто сообщаемом в исторических источниках от древности до 19-го века - человеческие реакции. По крайней мере, с начала 1980-х годов и в связи с ВИЧ / СПИДом возникли реакции, почти исключительно связанными с эпидемиями во все времена - подозрение, обвинение и насилие в отношении бедных, «других» и жертв болезней. Это легко объяснить. Эпидемии часто приходят извне, их приносят иностранцы, и они воспринимаются как результат бедности и загрязнения окружающей среды. Несмотря на это, разновидности ненависти и насилия более разнообразны, чем обычно считается.

Гнев и насилие распространялись чаще в противоположном направлении, от бедных к государству, особенно когда элиты вводили жестокие формы карантина и военные обыски в отношении тех, кто воспринимался как инкубатор болезней - бедных - как при бубонной чуме в конце 19-го век на индийском субконтиненте. Бедные были загнаны в лагеря с нечеловеческими условиями, что привело к массовым беспорядкам и ненависти людей к колониальной элите и муниципальным органам власти. Линии ненависти могут распространяться и в других направлениях, как, например,  холерные бунты с 1830-х годов до 20-го века. Бедняки были виновниками насилия, но медицинские работники стали главными жертвами, обвиняемыми в изобретении этой болезни, чтобы уничтожить бедное население.

История, однако, показывает, что эти насильственные реакции были исключениями, особенно до 19-го века. Эпидемии могут вместо этого положить конец классовой борьбе - как между сенаторскими элитами и плебеями в Риме пятого века. Они также могут  порождать сострадание, как возникновение массового добровольчества и самопожертвования по всему миру во времена Великого Гриппа в 1918-20 годах.

’

Возникает вопрос: в чем различия? За последние 200 лет наиболее заметной является одна переменная: показатель летальности (доля заболевших, которые умерли), а не смертность. И во времена холеры в 1830-х годах и при Эболе сегодня нападения на работников здравоохранения и государства повторяют один лозунг: «Люди попадают в больницы, но не выходят оттуда живыми».

‘ «Страх и подозрение распространяются быстрее, чем любой вирус»

Patricia Fara, Former President of the British Society for the History of Science and Emeritus Fellow of Clare College, Cambridge

EЭпидемии порождают страх и подозрения, которые размножаются быстрее, чем любой вирус. Когда возникает загадочная болезнь, первая бесполезная реакция - паника, вторая - выявить виновника. Вместо того, чтобы искать решение проблемы, обвинение в предполагаемых источниках выявляет существовавшие ранее ошибки в обществе. В начале 1980-х годов, когда причина СПИДа была еще неизвестна, американская пресса обвинила африканцев в сексе с шимпанзе, в то время как советские агенты обнаружили его происхождение в исследовательских лабораториях США. Но по мере того, как гомофобия усиливалась на международном уровне, самая яростная ненависть была направлена против «Пациента Ноль», бортпроводника-гея, которого неоправданно назвали источником напасти.

В 1665 году, во время самого печально известного бактериального нашествия на Англию, главным подозреваемым был Бог. Не имея других объяснений, толпы людей стекались в церкви, молясь об избавлении от того, что они истолковали как божественное возмездие за свои грехи. В своем романе «Журнал чумного года» Даниэль Дефо описал растущий хаос, поскольку принудительная изоляция оказалась контрпродуктивной. Слишком часто, утверждал он, «личное зло» выигрывало битву против «общего блага». Обеспокоенные заражением, обманчиво здоровые «заключенные» ломали запертые двери, чтобы добыть пищу, разграбляли заброшенные дома или бежали в сельскую местность, распространяя инфекцию еще шире.

Для тех, кто мог позволить себе такую роскошь, сельское уединение иногда становилось эквивалентом продуктивного творческого отпуска. Освобожденный от своих обязанностей в Королевском обществе Роберт Гук предавался экспериментам и размышлял о морских окаменелостях, которые он нашел на Суррей-Даунс. Тем временем студент из Кембриджа, временно заключенный в своем коттедже в Линкольншире, предположительно сидел под яблоней, ставшей причиной появления Закона Всемирного тяготения, и использовал призмы, чтобы доказать, что солнечный свет содержит цвета радуги.

YИ все же наука не смогла объяснить чуму. Несмотря на свои подробные рисунки блох, Гук отрицал их влияние, и современные ученые до сих пор не могут гарантировать защиту от чумы. Виним ли мы Бога или невинного человека, многие неизбежно умрут, когда приходит беда.

 «Оспа остается единственной человеческой болезнью, которую надо ликвидировать»

Сандра Хемпель (Sandra Hempel), автор книги «Атлас болезней: картирование смертельных эпидемий и заражений от чумы и вирусом Зика» (White Lion, 2018

В 1970-х годах студенту, который впоследствии стал одним из ведущих клинических микробиологов в мире, было рекомендовано не заниматься исследованиями инфекционных заболеваний. Не было никакого смысла, сказал ему профессор. Благодаря вакцинации и антибиотикам смертельные эпидемические заболевания, такие как оспа, чума, тиф и малярия, наконец, отступили.

Однако почти 50 лет спустя оспа ещё остается болезнью, подлежащей ликвидации. В то же время появились новые патогенные микроорганизмы, которые перебегают от животных-хозяев к другим видам или вырываются из их традиционных мест обитания в изолированных частях мира и становятся глобальными.

В 2002 году в Китае появился ранее неизвестный тип пневмонии. Тяжелый острый респираторный синдром, или SARS,  очень похожий на COVID-19 и обычную простуду, убил более 700 человек в Северной и Южной Америке, Европе и Азии. Эбола была впервые выявлена в 1976 году, но ограничивалась небольшими вспышками в центральной Африке. Затем, внезапно, в 2014 году, она ударила по Западной Африке, а затем по всему миру. А к 2016 году пандемия ВИЧ и СПИДа, о которой стало известно во всем мире в 1980-х годах, привела к смерти по меньшей мере 35 миллионов человек. Что-нибудь подобное в сопоставимых масштабах верн1т нас к 14-му веку и Черной Смерти.

Стали появляться странные вспышки старых привычных болезней. В 1916 году в Нью-Йорке разразился полиомиелит, который ранее был известен лишь небольшими, сдерживаемыми вспышками, и в США погибли 6000 человек. К 1940-м и 1950-м годам полиомиелит парализовал или убивал более полумиллиона человек ежегодно во всем мире. И мы до сих пор не понимаем, почему в 1918 году в результате глобальной пандемии грипп внезапно стал причиной гибели миллионов молодых здоровых людей. До этого момента смертельные случаи от гриппа были в основном связаны со старыми и слабыми.

Несмотря на необычайный прогресс в медицинской науке с конца 19-го века, патогены, ответственные за эпидемические заболевания, оказываются более устойчивыми, проворными и непредсказуемыми, чем мог себе представить профессор 1970-х годов. Борьба с ними будет долгой.

Эффективность самодельных масок из разных материалов

Кембриджские ученые проверили  и сравнили самодельные маски из различных материалов с хирургическими масками на  частицах бактериофага MS2, размер которых 0,02 микронн(в 5 раз меньше, чем коронавирус).

Хирургическая маска блокирует 89% частиц
Мешок пылесоса -  85%
Кухонное полотенце - 73%
Хлопковая майка - 70%

Источник 

C. Michael Gibson MD

Математика скоротать время

Это отношение можно использовать как трюк: написав 12345679, попросите человека выбрать свою любимую цифру. Умножив выбранную цифру на 9, запишите результат под числом 12345679. Затем скажите, что, поскольку он любит эту цифру, у него её будет много. Перемножьте эти два числа, и в результате получите много "любимых" цифр.

Предположим, что ваш партнер выбрал 5, умножив 12345679 на 45, получите 555555555.

Для четверки получите 444444444.

— Albert Beiler, Recreations in the Theory of Numbers, 1964

Coronavirus: 5 ways to put evidence into action during outbreaks like COVID-19

 

   
     

        Medical workers in health crisis zones need access to research evidence to inform decisions. Above, workers at a temporary hospital for COVID-19 patients in Wuhan, China on Feb. 21, 2020.
        Chinatopix via AP, File
     
 

Ahmad Firas Khalid, McMaster University

Health crises like the current COVID-19 outbreak have the potential to affect large numbers of people and disrupt health systems. The urgency and scale of a health crisis often mean that life-saving decisions about treatment and containment must be made quickly.

To ensure the best care for those infected and to limit transmission, it’s crucial that those decisions be based on evidence from research.

The director-general of the World Health Organization, Dr. Tedros Ghebreyesus, championed the need for research evidence to inform policy and decision-making in dealing with the coronavirus.

A Global Health Security Index, the first comprehensive assessment and benchmarking of health security across 195 countries, found that not a single country in the world is fully prepared to handle an epidemic or pandemic, with 77 per cent of countries not demonstrating capability to collect real-time data.

Research evidence can help decision-makers respond in a timely manner in such situations. However, as my own research confirms, the most relevant and current evidence may not always be easily accessible. Based on my years of research on supporting evidence use in crisis zones, I outline five actionable strategies that make health research accessible and available to those making policy and clinical decisions.

1. Strengthen up-to-date and accessible research evidence websites.

Decision-makers face challenges in accessing evidence when dealing with a crisis, highlighting the need for evidence websites, such as Evidence Aid, to support timely use of evidence. My research has shown the importance of having a well-organized online source of relevant information that gives decision-makers fast, easy and efficient access to the best available evidence to make, inform or advocate for a decision. This includes ensuring that linked full-text articles are not behind a paywall that would prevent users from accessing the information.

In my research, I offer seven specific suggestions about how to improve evidence websites to better inform decision-making when dealing with a crisis:

Provide advanced search features.

Clearly state the site’s purpose and the kind of evidence it provides.

Make evidence applicable in context, such as providing actionable points for crisis zones.

Improve visuals for better readability and site experience, and provide infographics for key findings.

Provide a mobile app or optimize the site for mobile devices.

Increase transparency by ensuring information on funders and contributors is prominent.

Highlight the important role of evidence in humanitarian aid.

2. Establish key networks to co-ordinate and share quality and timely evidence.

Decision-makers often rely on key stakeholders to share their knowledge and expertise in times of crisis. This reaffirms the importance of having networks in place to co-ordinate and share evidence.

For example, EVIPNet is a network established by the World Health Organization to promote the systematic use of data and research evidence in health policy-making. EVIPNet provides important information such as country-specific summaries with the goal of sharing the information among key stakeholders.

           
           

              Medical staff work in the negative-pressure isolation ward in Jinyintan Hospital, designated for critical COVID-19 patients, in Wuhan in central China’s Hubei province Thursday, Feb. 13, 2020.
              Chinatopix Via AP
           
         

3. Provide rapid evidence summaries.

Rapid evidence summaries are useful in a crisis when concise evidence that can be easily understood by non-technical decision-makers is required in a short time frame. A rapid evidence service is needed to answer urgent questions with the best available evidence in a short summary format, either alone or alongside stakeholders’ insights.

4. Turn research evidence into explicit actionable points such as checklists.

Many decision-makers addressing global crises emphasize the need to develop and communicate messages with practical value in widely used languages. These can be developed by research organizations that produce syntheses or systematic reviews, formats that lend themselves well to the development of actionable messages.

Knowledge brokers can fill in gaps by acting as intermediaries between the worlds of research and decision-making, helping to turn research findings into actionable points to support their use in crisis zones.

           
           

              Medical workers check on the conditions of patients in Jinyintan Hospital, designated for critical COVID-19 patients, in Wuhan, China on Feb. 13, 2020.
              Chinatopix Via AP
           
         

5. Increase the value of using evidence to inform interventions.

There is a need to increase awareness among decision-makers about the existence of available research evidence and its value in decision-making.

Professional judgement is known to play a key role in informing decisions. My research recognizes that decisions are not determined by evidence alone, but rather alongside professional opinion and other decision-making inputs. One way to increase the value of using evidence alongside professional judgement is to conduct a stakeholder dialogue that puts the research evidence alongside the tacit knowledge, real world views and experiences of decision-makers.

In responding to a health crisis, decision-makers draw on different types of information. Research evidence can help clarify problems, help frame options to respond appropriately and help address implementation considerations for interventions in specific contexts.

These five actionable strategies to support evidence use in decision-making can help ensure that the public is well-informed and decision-makers are basing their interventions to save lives on the best available research evidence.

Ahmad Firas Khalid, Medical doctor, Health Policy Researcher and Advisor, Educator, McMaster University

This article is republished from The Conversation under a Creative Commons license. Read the original article.

Coronavirus and the Black Death: spread of misinformation and xenophobia shows we haven't learned from our past

 

   
     

        A 1411 depiction of a man and woman suffering with bubonic plague, or “Black Death”.
        Everett Historical/ Shutterstock
     

 

Rachel Clamp, Durham University

Although some media outlets have begun referring to the outbreak of the novel coronavirus as a “modern plague”, the threat of COVID-19 remains negligible compared with historic outbreaks of plague. The latest World Health Organization report puts the coronavirus death toll at just over 3,000 globally, whereas the Black Death was responsible for the deaths of an estimated 30-50% of Europe’s population in the mid-14th century. The most disturbing similarity between the two lies not in the diseases themselves but in their social consequences. Then, as now, outbreaks were blamed on certain ethnic groups.


As far as we know, the Black Death originated in or near China. It then followed pilgrimage routes throughout the Middle East, eventually entering Europe through trade routes from Italy. As with coronavirus, plague outbreaks led to the enforced quarantine of infected households and the creation of specialist task forces that monitored and controlled contagion.

           
           

              Plague doctors sometimes wore a special uniform.
              Wellcome Collection, CC BY
           

         

But the most alarming similarity between the two is the way the public reacted. During the Black Death in the 14th century, Jewish communities appeared to be dying in fewer numbers than their Christian neighbours. Many saw this as evidence that the Jews were intentionally spreading the disease by poisoning wells, rivers and springs. As a result, Jewish people across Europe were tortured and killed.


During later outbreaks in the late 16th to early 17th centuries, this fear was quickly transferred to all outsiders. For example, a proclamation issued during the reign of Elizabeth I stated that an outsider wishing to enter the city could do so only if they possessed a “special certificate” – an item usually reserved for the very wealthy.


Today, Asians around the world have become the target of racist and xenophobic attacks. Businesses in London’s Chinatown have reported a slump in trade, blaming the spread of “fake news” for the rising fear of eating Asian food. In Rome, a cafe near the Trevi fountain has prohibited “all people coming from China” from entering. In Bolivia, three Japanese tourists were quarantined in a hospital, despite having never travelled to China, nor exhibiting any symptoms of the infection.

Misinformation and “fake news”

We now know that bubonic plague – which was the cause of the Black Death in the 14th century – was transmitted to humans from fleas that carried the bacterium Yersinia pestis. Once the disease had reached the respiratory system, it could then be passed from person to person through coughing or sneezing.


But popular explanations for the rapid spread of the plague ranged from divine punishment for collective sin to the alignment of the stars. Other interpretations centred on the spread of bad smells or “miasmas” as the source of infection or an imbalance in the body’s delicate “four humours”.


In truth, most people were powerless against the onset of the plague. The only effective measure was to flee infected areas. This left behind those too poor to flee. Their only hope was to wait for more accessible preventative measures and cures to be made available – although these remedies were often comparable to “fake news”.


Unfortunately, hundreds of years later we appear to be repeating the same mistakes. In the current climate of anxiety and fear, misinformation is spreading as quickly as the virus itself. The origins of coronavirus have recently been reported as an accidental leak of a bio-weapon created by the Chinese government. On social media, links have been drawn between the virus and 5G networks, with one popular Facebook group maintaining that the virus is a “cover up” for 5G-related illnesses. Media outlets also continue to exaggerate mortality rates with one right-wing commentator claiming a death toll of over 100,000.

           
           

              There have been reports of racist attacks against Asian people in the UK in the midst of the outbreak.
              helloabc/ Shutterstock
           

         

Echoing early responses to outbreaks of plague, much of what the World Health Organization refers to as an “infodemic” is finding fertile ground among groups already prejudiced towards Asian communities. So it would be wrong to assume that outbreaks of epidemic disease create racist and xenophobic responses. Tensions existed between the Jewish and Christian communities long before the outbreak of the Black Death and anti-Chinese sentiment existed long before the outbreak of coronavirus. Coronavirus has simply acted as a catalyst for existing racist and xenophobic beliefs to spread.


But if the history of epidemic disease has taught us anything, it is that we must resist the desire to interpret disease within a moral framework. Our seemingly instinctive desire to scapegoat inevitably creates an epidemic of misinformation more potent than the virus itself. As coronavirus continues to spread, lessons from the past remain an important tool for preventing further racist and xenophobic attacks.


Rachel Clamp, PhD Candidate in History, Durham University


This article is republished from The Conversation under a Creative Commons license. Read the original article.