Патриотический
британский - или по большей части английский - исторический рассказ о битве при
Ватерлоо представляет материковую Европу в основном как сцену британских
триумфов над злыми иностранцами. Но так ли велика была роль Британии в этом
знаменитом сражении…
Начнем с того, что Веллингтон руководил не просто «британскими войсками»,
а коалицией из 25 000 британских, 26 000 немецких и 17 000 голландских
военнослужащих, поэтому британцы фактически составляли меньшинство в своей
армии, хотя об этом нельзя догадаться по бытующим популярным данным. И хотя
генералы Веллингтона и смелость его разношерстной компании солдат удерживали 72
000 человек Наполеона в течение дня, только прибытие более 45 000 прусских
войск под командованием маршала Блюхера повернуло ход сражения и вытеснило
французов с поля боя. Таким образом, с 71 000 немецких, 17 000 голландских
и 25 000 британских войск в армии союзников, Ватерлоо был скорее победой
Германии, чем Британии.
В конце
полудня 18 июня 1815 года, когда интенсивный артиллерийский обстрел Наполеона крушил
центр союзников в битве при Ватерлоо, и люди вокруг «падали, как кегли», герцог
Веллингтон думал только обо одном. Сколько еще армия сможет продержаться.
Железный герцог, образец спокойствия в тяжелой ситуации, был достаточно честен,
чтобы понимать, что поражение его армии неизбежно, если только его прусские
союзники под командованием генерала Блюхера не прибудут до заката. И он молил
Господа: «дай мне Блюхера или дай мне ночь».
Когда
прусский корпус наконец-то добрался до восточного конца поля битвы, решительно
укрепив левый фланг союзников, события этого длинного летнего дня достигли
своего апогея. Ранним вечером Наполеон приказал своей гвардии нанести coup-de-grâce своим избитым противникам. Но линия Веллингтона
устояла: французы сломались и бежали.
Противоречия все еще окружают битву при Ватерлоо и ее последствия. Потери сторон были
огромны, до 50 000 погибших и еще больше раненых. Позже Веллингтон преуменьшил
значение прусской армии. Он даже утверждал, что если бы он смог выставить свою
элитную полуостровную армию, в отличие от спешно созванных сил союзников, он первым
напал бы на Наполеона и смел его с лица земли.
Битва носила хаотический характер: необычно жестокий
уровень рукопашного боя, плохая видимость, вызванная огромными облаками
оружейного дыма, которые заполнили воздух; плохая связь между офицерами из-за
жуткой смертности конных курьеров; и высокий уровень потерь от пушек.
Но в истории Ватерлоо содержится
гораздо больше, чем рассказ о «буйном ура». Стоит понимать битву в самом
широком контексте, не ограничиваясь боевыми действиями и сложной динамикой, ее
предысторией и результатами, но изучить и последствия. Несмотря на всю кровь и
славу, если 18 июня 1815 года действительно был одним из тех «знаков препинания
в истории» (позаимствуем метафору Черчилля), то следует рассмотреть
долгосрочное наследие Ватерлоо как редкого определяющего момента и поворотного
момента в Европе.
С британской национальной точки
зрения заманчиво описать конец наполеоновских войн как ознаменование начала
беспрецедентного периода мира и процветания, безмятежного столетия
стабильности, национальной уверенности в себе и расширения империи. Но
Великобритания, как и большинство других государств, столкнулась с серьезными
проблемами при переходе от войны к миру после более чем 20-летнего конфликта, в
течение которого государственные расходы выросли более чем в четыре раза. В
1816 году министр иностранных дел Великобритании и глава правительства лорд
Каслри определил в своей речи в Палате Общин два больших источника
нестабильности в Европе: огромные постоянные армии, оставленные в наследство от
20-летней войны, и «долги, которые висят на всех государствах Европы, как
жернова, которые тащат их ко дну».
Прежде всего, должны были быть
восстановлены международная система и границы европейских стран. Союзники, встречаясь
на Венских конгрессах в 1814 и 1815 годах, быстро поняли, что Франция должна
быть вновь принята в сообщество наций и что чрезмерно жесткие репарации против
нее (такие, как те, которые были навязаны Германии в 1918 году), будут
противоречить всеобщей выгоде. То, что последовало с 1815 по 1822 год, было
новаторским экспериментом в области дипломатии. Это было далеко от
совершенства, но дилеммы, стоящие перед европейскими государственными
деятелями, были огромны. Стоит ли платить свободой и независимостью малых
государств и наций за стабилизацию Европы и предотвращение крупной европейской
войны до 1850-х годов? Могли ли революционные идеи того периода действительно
быть возвращены в коробку старых монархий? В любом случае трудно представить
Организацию Объединенных Наций или Европейский Союз без нового подхода к
дипломатическим спорам, которые последовал за Ватерлоо. Венский конгресс 1815
года работал намного лучше, чем Версальский договор 1919 года.
И все же ощущение триумфа в некоторых
отношениях было бы неуместно, поскольку Наполеон не был просто разрушительной
фигурой; напротив, несмотря на все разрушения, вызванные его бесконечными
войнами, он также ввел современные административные и правовые институты в
большей части Европы, сметая неравенство и несправедливость в одном
полуфеодальном регионе за другим. Именно поэтому его наследие было столь часто
оспорено.
С Ватерлоо, считают многие историки, началась
эпоха доминирования англосаксов. Наибольший вклад в это внесла России, на
заснеженных полях которой надорвался Наполеон.
History Today Volume 63 Issue 9 September 2013
The Guardian "Michael Gove's history wars"
Комментариев нет:
Отправить комментарий