Высокий, стройный,
белокурый красавец, Коля был реинкарнацией гусара времен Отечественной войны
1812 года.
Его отец был крупным математиком и заведовал кафедрой дифференциальных
уравнений, и Коля, естественно, тоже стал математиком.
Он замечательно играл на гитаре и пел романсы. А если Миша
при этом выбивал у него на спине дробь, то мы могли живьем слушать сидящего
рядом с нами Демиса Русоса.
Но главным его достоинством был добрый веселый нрав, который в сочетании с редким чувством юмора делал Колю незаменимым собеседником. Не
помню, чтобы он когда-нибудь сердился или отзывался о ком-то недоброжелательно.
Встречая его, вы всегда чувствовали, что он искренне рад вам. Иногда эти
встречи напоминали ритуал и происходили чаще всего на Дерибасовской.
Заметив меня на
противоположной стороне улицы, которая тогда еще была открыта для движения
машин, Коля останавливался и, вскидывая обе руки вверх, зычным голосом произносил:
«Маленький мой!» Первое время я инстинктивно съёживался, стараясь спрятаться от
всегда заполнявшей Дерибасовскую многоглазой толпы, все составляющие которой
поворачивали голову в мою сторону, стараясь рассмотреть «маленького». Но потом
привык.
К сожалению, все эти его качества были приправлены соусом
самого жуткого разгильдяйства. Разгильдяйства, которое приносило ему массу
неприятностей. Мыслимое ли дело, получив должность доцента в политехническом
институте, через полгода с треском её лишиться! В самый разгар борьбы с
пьянством его в переходе задержала милиция…
Нетрезвого… В сумке нашего друга милиция обнаружила бутылку водки и
завернутый в промасленную бумагу новенький… топор! Естественно, о знакомстве с
новоявленным Раскольниковым милиция сообщила в институт. О том, что Колю
выгнали из политеха, сообщила даже «Вечерняя Одесса».
Потом мы стали видеться реже – я по полгода был в
командировках. Знал, что Коля крайне неудачно женился. Лишился квартиры на
улице Космонавтов, получил какую-то травму головы и жил снова с родителями. Мы
об этом никогда с ним не говорили. Как бы там ни было, но он никак не
заслуживал такого.
Но однажды ко мне зашла знакомая и попросила поговорить с
Колей, который читал в институте математику её сыну и племяннику. Приближалась
сессия, и они очень боялись экзамена.
Я нехотя согласился.
В институте Коля принимал экзамен.
Перед аудиторией толпились встревоженные студенты. Я встал у какого-то стенда с объявлениями и стал ждать.
Время тянулось медленно и, простояв около часа, я не выдержал, написал записку
и попросил студента, который собирался заходить в аудиторию, передать её
экзаменатору.
Через минуту дверь открылась и появился Коля. Мы стали у
окна и он спросил: «Что-то случилось, Валера?»
Мне стало стыдно – полгода не звонил и пришел с просьбой.
Поэтому ответил, что зашел просто так, навестить.
- Как, - удивился Коля, - неужели ничего не нужно? Просто,
из любви пришел?
- Ну, … Коля… могу же
я вспомнить друга!
- Идем, - подхватил он меня под руку, - сейчас пойдем куда-нибудь,
поговорим.
Мы зашли в аудиторию.
«Подожди меня, - сказал он, - присаживайся. Я схожу в
деканат и мы пойдем. А ты можешь принять пару человек, чтобы не скучать».
Затем, повернувшись к студентам , объявил: «Экзамен
заканчивается. Всем прийти в воскресенье, к девяти часам. Кто успеет, может сейчас
сдать экзамен моему другу».
Я стал прогуливаться между рядами столов по аудитории.
Студенты, почувствовав свободу, оживились. Две девушки, приподняв подолы юбок,
увлеченно списывали со своих бедер, превращенных в шпаргалки. Я подошел к ним,
но мерзавки и не подумали одернуть подолы, а повернувшись ко мне, весело
сказали: «Мы готовы. Примете у нас экзамен?».
Я взял у них исписанные листки и экзаменационные билеты и
попросил найти производные функций, которые сам тут же придумал. Как ни
странно, девчонки справились. Тогда одну я попросил написать формулу
касательной к кривой, а другую рассказать правило Лопиталя.
Есть! - радостно сказали они.
«У Маши, - черненькая подняла юбку подруги, - моё правило
Лопиталя».
«А у Светы, - теперь рыженькая обнажила Машины ноги, - моя
касательная».
В этот момент вошел Коля и наше математическое веселье
закончилось.
Идем, Валера, я свободен, - сказал он. - Кто-то сдал
экзамен?
Я указал на девиц и показал четыре пальца.
В каком-то кафе мы пили кофе и говорили. Точнее, кофе пил я
один, Коле врачи запретили не только курить, но даже пить чай и кофе. Он пил
минеральную воду. Перед уходом он дал мне блок «Мальборо», студенты подарили.
Это были настоящие американские сигареты, а не “outside USA only”. Хотя по сравнению с
нынешними подделками, даже они покажутся чудом качества.
Прощаясь на Греческой, где я садился в автобус, Коля сказал:
«Мы проговорили три часа и не все сказали. Не представляю, о чем бы я говорил с
Сашей или Мишей хотя бы полчаса. Да им теперь и не интересно со мной».
И на меня вновь, в который раз за время нашей встречи,
повеяло тяжелым холодом тихого и безнадежного одиночества. Одиночества, которое
еще совсем недавно было так не совместимо с моим веселым и бесшабашным
товарищем.
Конечно же, ни о каких просьбах за двух недорослей я уже и
не помышлял и две недели, что мы почти ежедневно встречались с Колей, даже не вспоминал о них. Решил, что приду на
экзамен, удивлюсь знакомым и сам поставлю им оценки. Уж в этом мне Коля не
откажет.
Но на экзамен я не попал…
Освободился только в три часа дня. Решил поехать в центр,
чтобы зайти в университет, а заодно избежать встречи со своей знакомой, чью
просьбу я так бесстыдно проигнорировал. Но когда подошел к остановке, увидел
Колю.
В полупустом автобусе, он открыл портфель и сообщил, что из
тридцати балбесов только двое получили тройки. Остальные будут сдавать в
воскресенье. Он протянул мне ведомость и я с удивлением увидел, что сдали
экзамен именно те, за кого я должен был просить!
Удивленный ехидной насмешкой фортуны, я забыл про
университет и мы пошли в то же кафе, что и в первый раз. Прощаясь, Коля
предложил встретиться в воскресенье, после экзамена: «Возьмем окорочка.
Посидим, поговорим. Ты будешь пить пиво, а я сок. Я зайду к тебе после
экзамена. Но, если сможешь, приходи в четверг в институт. У меня консультация».
Был вторник, четвертое декабря 1996 года.
Не помню, что помешало мне зайти в институт в четверг.
Теперь жалею об этом. Но тогда не очень расстроился, все равно в воскресенье мы
встретимся.
В пятницу вечером, возвращаясь домой, я зашел на «Южный»
рынок, купил несколько окорочков, специи и апельсины, чтобы в воскресенье не
отвлекаться. Дома, решив поэкспериментировать,
изжарил два окорочка, окруженные дольками апельсинов, в молочном соусе.
Но только разложил их на блюде, как раздался звонок.
На площадке стояли две девушки.
- Вам кого? – удивился я.
- Мы к вам, Валерий Дмитриевич.
- А где мы с вами встречались? – еще больше удивился я.
- Вы приняли у нас экзамен две недели назад. Не узнали?
- Извините, не узнал. Вам следовало приподнять подолы, тогда
сразу бы узнал, - пошутил я.
Девушки кисло улыбнулись.
Заходите, - я
посторонился, пропуская их в квартиру. - Вы позаниматься хотите?
Они молча зашли в прихожую, я помог им снять пальто и усадил
в своей единственной комнате возле стола.
-Посидите немного, - попросил я, - сейчас проведем
дегустацию только сегодня изобретенного блюда.
Оставив их в комнате, я быстро направился в кухню, взял два
больших блюда, разложил на них курицу,
полил её соусом и посыпал сверху тертым камамбером.
- Вот, - гордо сказал я, ставя перед девушками свое
произведение, - оцените.
- А вы?
- Мне интересно ваше мнение, в воскресенье ко мне придет
Николай Николаевич. Хочу его угостить.
Себе я достал из холодильника бутылку «Шардоне» и, чтобы не
смущать едоков, стал рассказывать им о результатах винного эксперимента.
- Принято, что белые вина надо пить при температуре 16
градусов. Я остудил вино до семи градусов и пробовал через каждые полградуса. Сначала
в вине совершенно не чувствуется кислота, оно немного горчит. С повышением
температуры горечь становится мягче, а около 14 градусов появляется кислинка.
Но мне больше всего понравился его вкус при одиннадцати градусах. Это у
молдавского «Шардоне». Украинское…
Я замолчал, потому что девушки вяло, без аппетита, ковыряли
мой шедевр, и растерянно спросил: «Неужели не вкусно?»
- Нет, что вы, очень нравится.
- Так что случилось?
Они молчали, уставившись в тарелки. Потом одна из них
отвернулась в сторону и выпалила: «Николай Николаевич умер».
Уверен, что там, где мы в свое время с ним снова встретимся,
он будет знать истинные мотивы моего появления у него. Знаю, что он, конечно,
простит меня.
Но мне все равно стыдно.
